Падение спроса на квартиры в новостройках после отмены массовой ипотеки напрямую коснулось и производителей мебели, наращивавших продажи в том числе за счет ажиотажа на первичном рынке жилья. О том, сколько индустрия теряет из-за изменения конъюнктуры на девелоперском рынке, как покупатели свыклись с мыслью об уходе из России IKEA и почему необходимы высокие пошлины на импортную продукцию, в интервью «Ъ» рассказал владелец и гендиректор Первой мебельной фабрики Александр Шестаков.
— Статистика Ассоциации предприятий мебельной и деревообрабатывающей промышленности России (АМДПР), которую вы также возглавляете, показывает, что в сентябре нынешнего года началось падение на рынке, хотя по итогам января—июня 2024 года объем рынка в стране вырос на 15–18%. С чем это связано?
— Сегодня у застройщиков жилья колоссальный спад за счет того, как с лета текущего года закончилась программа массовой льготной ипотеки по ставке 8%. Производителей мебели это коснулось, так как мы зависим от покупателей квартир в новостройках.
Мы в свое время прогнозировали рост объемов выпуска нашей продукции за счет сдачи готового жилья с мебелью, для этих целей предлагалось даже выдавать кредиты. Прорабатывались изменения в законодательстве на уровне многих министерств и ведомств, они дошли до финальной стадии согласования. Но сегодня этот вопрос, наверное, будет правильно отложить до момента, пока не будет полной ясности относительно того, как будет развиваться ипотечное кредитование в стране.
— Вы подсчитывали, каков был рост производства мебели в тот период, когда ипотечное кредитование шло серьезными темпами?
— Это около 10%, что довольно значимо для нашей индустрии.
— Однако сейчас в общем объеме нового строительства растет доля индивидуального жилищного строительства. Может ли этот сегмент перекрыть потери, которые производители мебели несут от снижения строительства многоквартирных домов?
— Для нас непринципиально, ставить мебель в частных домах или в квартирах. Но, полагаю, в общих цифрах сдачи жилья индивидуальное строительство все равно занимает очень небольшой процент. Я думаю, что разницу мы не заметим.
— С какими еще сложностями сейчас сталкивается мебельная отрасль?
— Самое сложное — ремонт оборудования, ведь его парк на 70% состоит из европейской продукции. Мы, конечно, научились изготавливать запчасти в России, но на это тратится очень много времени. Вторая серьезная проблема — нехватка кадров. Причем их подготовка ведется на очень низком уровне. Нам нужно профессионально-техническое среднее образование. Специализированные вузы не обеспечивают необходимый сегодня уровень квалификации. Они не готовят специалистов, которые могли бы соответствовать уровню развития производства, потому что сегодня заводы крайне автоматизированные. Мебельная промышленность во многом завязана на ЧПУ (числовое программное управление.— «Ъ»). Сегодня в нашей индустрии нет столяров с рубанком.
Кроме того, надо поработать над сырьевой базой. В этом вопросе несколько мешает позиция наших монополистов. Например, производство той же бумаги или химической продукции основывается на ресурсах, цены на которые можно регулировать. Пойдя на такой шаг, мы сможем обеспечить низкую себестоимость производства и, как следствие, очень высокую конкурентоспособность нашей продукции, в том числе на мировых рынках. Это все может регулировать наше государство.
— Как вы оцениваете уровень конкуренции среди российских производителей?
— Конкуренция очень высока. У нас огромное количество мебельных компаний, особенно в малом бизнесе. Думаю, в стране сейчас работают 25 тыс. производителей.
Конечный потребитель получает мебель по минимальной цене, но и рентабельность компаний очень низкая — примерно 3–5%.
— Насколько российские производители мебели зависимы сейчас от импортных комплектующих? Вам уже удалось заменить их на российские?
— К сожалению, импортные поставки заменить не удалось. По многим показателям, таким как фурнитура, лаки и краски, мебельные ткани, пленки ПВХ, химические компоненты, эта зависимость достигает 90% и даже 100%. Но еще до ухода европейских компаний с российского рынка мы налаживали связи с заводами Китая и Турции, поэтому полной зависимости от поставок из Европы не было. Впоследствии это сотрудничество лишь укрепилось и произошла переориентация на Восток.
— Как влияют санкции на возможность компаний вкладываться в расширение производства?
— Если спрос на внутреннем рынке растет, то, соответственно, требуются инвестиции, и компании вкладываются в расширение производства. До этого все оборудование у нас было западное, преимущественно немецкое и итальянское, так как на рынке мебельного оборудования доминировали эти страны. Сегодня освободившуюся нишу занимают китайские компании, которые на самом деле выпускают оборудование хорошего класса. Они сегодня занимаются инжинирингом, профессиональным проектированием предприятий. Идет замещение, инвестиции продолжают расти. По нашим данным, за прошлый год в Россию ввезено китайского оборудования на сумму более 80 млрд руб.
— Наладить производство в России требуемых материалов пока не удалось?
— Основные сложности у нас с фурнитурой. Они связаны с тем, что килограмм фурнитуры, произведенной в Китае, стоит столько же, сколько килограмм металла в России. Так не должно быть. Соответственно, нам нужны квоты на металл для внутреннего рынка, которые обеспечивали бы развитие производства мебельной фурнитуры внутри России. Недавно я обсуждал этот вопрос на встрече с главой Минпромторга Антоном Алихановым. Надеюсь, какие-то сдвиги в этом направлении у нас произойдут.
— Себестоимость производства растет?
— Да, безусловно. На нее сильно влияет изменение курса рубля. Это довольно большая проблема. Например, доля фурнитуры в цене мебели может доходить до 40%. Стоимость изготовления также растет за счет роста цен на химикаты. Особенно дорожают ДСП и МДФ-плиты, являющиеся основным компонентом мебели, поскольку в плите стоимость химических компонентов — смол, формальдегидов и так далее — составляет около 30%. Повышение цен химическими компаниями для нас не очень понятно, так как эти компоненты производятся из российского газа. Поэтому остановить рост стоимости мебельной продукции возможно тарифным регулированием.
— Как вы оцениваете текущую инвестиционную привлекательность отрасли?
— Последние два года, когда обороты отрасли росли по 25% ежегодно, она была идеальной. Лучше, наверное, не придумаешь. Однако сегодня ситуация выглядит несколько более печально.
— Сильное ли влияние на это оказывает высокая ключевая ставка ЦБ?
— Ответ на этот вопрос одинаков для любой промышленности, не только для нашей: безусловно, инвестировать в производство под такие проценты вообще не представляется возможным. Предприятия могут развивать свой бизнес только за счет собственных средств. Другого варианта на сегодняшний день нет. Что касается ранее существовавших программ господдержки в том числе мебельной отрасли, то, наверное, в некоторых регионах еще какие-то деньги на это есть, но уже не такие большие.
— Успешны ли российские производители мебели, занявшие в стране ниши, которые были у западных игроков? И вообще, ощущался ли на рынке вакуум после их ухода?
— Думаю, вы, как и все потребители, не слышали о проблемах с дефицитом мебели. Российские производители быстро заняли освободившуюся долю рынка, ранее принадлежавшую иностранным компаниям. Например, IKEA — это всего лишь сервис, который занимался реализацией товаров. Продукция, которая там продавалась, осталась на российском рынке и сегодня по-прежнему на нем присутствует в тех же объемах, потому что выпускавшие ее предприятия продолжили делать такую же мебель или очень близкую по характеристикам к той, что продавалась в IKEA. Так что российские покупатели потерь в ассортименте не ощутили. Наши фабрики уже давно были готовы обеспечить внутренний рынок на 100% и по ассортименту, и по ценовым категориям.
— Ранее АМДПР выступала с предложением поднять пошлины или полностью остановить ввоз мебели из недружественных стран. Вы действительно считаете, что это сейчас необходимо для защиты российских производителей?
— Это самая необходимая мера, ее нужно внедрять прямо сегодня. На наш рынок в год поступает импортной мебели на сумму 150 млрд руб., из них 30 млрд руб. приходится на недружественные страны. В соотношении с объемом российского производства 500 млрд руб. это довольно много. Тем более для нас экспортные рынки недружественных стран закрыты совсем под ноль. Мы же предлагаем ввести просто защитную меру — пошлину 50%.
— Но этот отраслевой лоббизм может привести к росту цен.
— Мне кажется, это обеспечит некий баланс. Люди, которые хотят купить именно дорогую иностранную мебель, могут себе это позволить. На всех остальных это никак не повлияет.
Рынки дружественных стран, в том числе входящих в БРИКС, защищают своих производителей. Возьмем, например, Турцию, где действует пошлина на ввоз мебели от 30% до 60% в зависимости от вида продукции, а в Россию турецкая мебель поступает с пошлиной 9–12%. Соотношение явно несправедливое. Давайте введем одинаковые пошлины, чтобы мы работали в обе стороны одинаково. Это позволит нам сгладить падение, которое может произойти в ближайшее время.
— Европейский рынок для российской мебели закрыт полностью?
— Даже когда все рынки были для нас открыты, ни в Европе, ни в других частях мира российские компании никогда не могли участвовать ни в каких государственных или муниципальных заказах. Поэтому нам нужно рассмотреть схожие меры. Вот, например, Белоруссия с прошлого месяца ввела сертификацию на мебельную продукцию. Чтобы попасть на рынок республики, нужно сертифицировать ее там же. Тем не менее в Россию может ввозиться все что угодно и как угодно, безо всяких сертификатов. Это тоже вопрос, который требует безотлагательного решения, учитывая, что все международные сертификационные системы в России функционировать перестали из-за санкций.
— Возможен ли выход российских компаний на новые рынки с учетом текущей конъюнктуры?
— На данный момент налаживание новых экспортных каналов упирается в заградительные пошлины со стороны других государств.
К сожалению, эти вопросы должны решаться на межгосударственном уровне.
— На каких международных рынках вы видите перспективы для российских производителей мебели?
— На самом деле у нас хорошие возможности. И по качеству, и по цене мы конкурентоспособны. Российские плитные компании экспортируют 30% своей продукции на страны Востока, поскольку рынок там достаточно объемный. Но сейчас еще существуют проблемы с логистикой и доставкой, а также сложности с платежами.
Экспортный потенциал у России, у которой 27% мировых запасов леса, я уверяю, точно есть. И возможности для этого сегодня тоже есть. Нам нужно, чтобы Российский экспортный центр организовывал участие в международных выставках. Требуется небольшая поддержка государства для того, чтобы мы представляли себя на международных рынках. Качество нашей мебели сегодня это вполне позволяет.
— По вашим подсчетам, одним из основных поставщиков мебели в Россию является Китай. Вы предлагаете ввести большие пошлины против импорта только из недружественных стран. Насколько существенное влияние может оказать на наш рынок китайская мебель? Не станет ли она мешать развитию российских производителей?
— Китай сейчас основной поставщик фурнитуры в РФ. На фурнитуру до недавнего времени была нулевая таможенная ставка, потому что мы ее почти не производим. Владивостокская таможня немножко «развлекается» и подняла пошлину на китайскую фурнитуру с 0% до 55,65%. Надеемся, что все-таки пошлина на нее вернется к прежним значениям. То, что у нас не производится, ввозиться должно, пока мы не организуем собственное производство.
Любые защитные меры должны вводиться тогда, когда отечественные предприятия обеспечивают внутренний рынок этим видом продукции.
Наша мебель ввозится к ним по какой-то ставке — такая же ставка должна вводиться и у нас. Тогда это будет паритетная и красивая игра в обе стороны. Против Китая мы ничего не имеем. У них есть рынок, у них есть мебель, у них есть интересные цены. Но пошлины у Китая чуть повыше, чем наши на сегодняшний день.
— Как вы считаете, есть ли в перспективе шанс на возвращение зарубежных мебельных компаний в Россию?
— Вернуться будет непросто, очень непросто. Но, наверное, возвращение все-таки каким-то образом произойдет. Однако, когда они заходили на российский рынок в прошлый раз, мы были неконкурентоспособны, наша мебельная отрасль чувствовала себя плохо, учитывая, что в Советском Союзе она была очень неразвита. Поэтому тогда гиганты заняли большую долю легко и быстро. Сегодня совершенно другая ситуация: и у потребителя изменилось отношение к российской продукции, и мы значительно развили производство.
— Насколько производителям мебели интересны маркетплейсы?
— Маркетплейсы — это платформы, которые сегодня живут без законов. Люди, купившие мебель на таких площадках, абсолютно беззащитны. Ты обращаешься к мифическому продавцу, которого не можешь ни найти, ни определить. Ты получаешь на выходе товар даже без гарантии, я уже не говорю о сертификатах безопасности, которые должна иметь вся эта продукция. Большая часть продаж черного рынка мебели как раз находится в этом сегменте, поэтому сейчас Минпромторг озаботился этим вопросом.
Министр (Антон Алиханов.— «Ъ») нам, представителям отрасли, рассказал, что готовится некая платформа для решения подобных проблем, готовится новый закон. Этот вопрос на самом деле очень серьезный. Мы поддерживаем механизм продажи мебели через маркетплейсы, нам тоже хотелось бы снизить затраты на реализацию, но нужно выработать правила, одинаковые для всех. А пока что, если ты купил в магазине, у тебя одни правила, а если ты купил на маркетплейсе, то правил вообще нет никаких.
— Какие основные вызовы видите для мебельной индустрии в ближайшие два-три года?
— Мебель — штука недешевая. Кроме падения продаж жилой недвижимости примерно на 50% сейчас еще из каждого телевизора кричат, мол, отнесите деньги в банк под 22% годовых. Это все явно не стимулирует продажи мебели и, безусловно, очень нас беспокоит. В связи с такими вводными данными мы прогнозируем в ближайшие годы довольно приличное падение.
